Золото
— Однажды, когда на некоторых рынках все операции были временно остановлены, а некоторые банки закрылись, секретарша Джонстона сообщила ему о срочном, чуть ли не полном отчаяния звонке от его зятя Гэбриэла Дэдини. Джонстон сразу же взял трубку.
— Что случилось? — спросил он.
— Что случилось? Да ничего не случилось. Все катится вниз и притом все быстрее, быстрее и быстрее. Я не говорю об одном только рынке акций. Рынок акций — это уже история, и все это знают. Я говорю о недвижимости. Я говорю о банках, страховых компаниях, правительстве, обо всем обществе. Вы знаете, сейчас я гражданин, и я люблю эту страну. Мои дети — ваши внуки — родились здесь. Я не испытываю удовлетворения от этого, но я знаю, о чем говорю. Я знаю. Я был в Аргентине с родителями, когда ее экономика, а следом и почти все общество, рухнули. А сейчас то же самое вот-вот произойдет здесь, в Америке. Я чувствую это своими костями. Все, что я вижу, подтверждает это.
— Что, например?
— Например, демонстрации на Уолл-Стрит. Люди маршируют по Уолл-Стрит, крича и стуча своими ножницами или что у них за металлическая штука? В Аргентине люди делали это при помощи кастрюль и сковородок. Какая разница? А посмотрите на эти толпы около банка в Лос-Анджелесе! Я говорю вам — это только начало.
— Я могу понять ваши чувства. Они естественны, когда дела идут плохо, но...
— Ха! Именно это говорили и в Аргентине. Нам говорили: «Дела идут так плохо, что хуже уже быть не может.» Но они ошибались. Дела пошли еще хуже. Когда правительство объявило величайший дефолт в истории, говорили, что хуже уже быть не может. Затем правительство объявило величайшую в истории девальвацию. Когда банки «временно» закрылись, они тоже говорили, что хуже уже быть не может. Затем банки навсегда поглотили наши деньги. Да, кстати, я имею в виду и аргентинские филиалы американских банков, где мы держали наши деньги в американских долларах! Мы потеряли три четверти наших денег!
— Успокойтесь, Гэбриэл. Давайте посмотрим на это с большей долей разума и меньшей — эмоций.
— Я знаю, что вы думаете! Большинство так думает! Они думают, что Аргентина — это всего лишь одно из тех мест, что южнее американской границы. Могу заверить вас, что это не так. Это общество — по крайней мере, оно было таким — передовое, с населением, состоявшим, в основном, из среднего класса, демократическое, индустриальное, — совсем как здесь, в Соединенных Штатах. И тем не менее там это случилось. Значит, может случиться и здесь.
— Вы действительно считаете, что положение может ухудшиться?
— Опять вы за свое — точно так, как они делали в Аргентине! В Аргентине, когда экономика рухнула и исчезли рабочие места, они заявляли, что уж теперь-то точно хуже быть не может. И что же? Общество рухнуло. Дети вместо того, чтобы ходить в школы, в компании с безработными профессионалами своего дела стали рыться в отбросах. Бы знаете, что это на деле означает? Это означает проводить 12-14 часов в день вместе с детишками, копаясь в дерьме и грязи городских свалок. Представители среднего класса! Люди с учеными степенями! И вот в это самое время им говорили: «Ну, уж конечно, хуже этого быть ничего не может.» Но оно настало. Насилие! Следующими были насилие и кровопролитие! Всех победили торговцы наркотиками. Они наводнили Буэнос-Айрес. А в Бразилии, в разгар демократических президентских выборов, эти торговцы наркотиками фактически закрыли Сан-Паулу. Вот почему я вывез оттуда своих родителей!
— Я кое-что читал об этом. Неужели было до такой степени плохо?
— Нет! Было хуже — намного, намного хуже того, что вы читали. Потому что все, что вы можете выразить словами, гораздо хуже того, что можно поместить на печатную страницу. Надо увидеть, чтобы поверить. Надо лично побывать там, чтобы почувствовать это своим нутром, понять сердцем.
— Почему же вы никогда раньше не говорили об этом?
— Вы что — смеетесь? Я много месяцев рассказывал об этом Линде. Я говорил ей, что это надвигается — не только на Аргентину, но и на Уругвай, Парагвай, Бразилию, Венесуэлу, на Антильские острова, Мексику, а затем придет и сюда. На приеме, когда умер отец вашей жены, я произносил публичные речи почти перед каждым, кто соглашался слушать, — около бассейна, на автостоянке, во всем доме. Разве вы меня не видели? Не слышали меня? Вы же были там, верно?
— Был, был, но мысли мои были заняты составлением предложений и...
— Господи Иисусе! — воскликнул Гэбриэл. Затем он помолчал и попытался сменить тон, замедлить темп и перейти к более спокойному и практическому обсуждению. — Сейчас вопрос стоит так: что нам делать со всем этим?
— Честно говоря, не знаю. Вы что-нибудь придумали?
— Ваш комитет! Ваш комитет должен отказаться от попыток сберечь деньги людей и начать спасать их жизнь — начиная с нашей семьи. Нужно вывезти отсюда как можно больше людей — из городов в деревню, где они смогут, по крайней мере, защитить себя от озверелых городских толп. Мы продали наш загородный дом, чтобы поиграть на рынке акций, и в результате потеряли все. У вас еще есть имение в... в этих...
— В Аппалачах.
— Да, в Аппалачах. И наследство семьи! Вы должны помочь мне — помочь нам — убедить Линду забрать свои чертовы деньги из всего, куда она их вкладывает, и вложить в какие-нибудь безопасные активы, в по-настоящему безопасные активы. Чего будут стоить эти вложения в Казначейство, когда Министерство финансов вообще закроют? Чего будут стоить эти пут-опционы, когда закроют биржу? Una putaria! Публичный дом — вот что здесь будет! А взаимные фонды? Взаимные фонды будут бесполезны, и их управляющие поспешат удрать из страны.
— Не могу сказать, что согласен с вами. Но допустим на минуту, что вы правы. Что вы будете делать с деньгами?
— Есть только один вид вложений, который переживет эту смуту. Это золото. Слитки золота. Весовые монеты. Я не стал бы доверять даже редким монетам. Вы видели, что уже произошло с золотом? Оно выросло до небес. Именно там я держу деньги моих родителей, и сейчас это целое состояние. Когда общество рушится, остается только одна вещь, которая будет иметь ценность, единственная вещь, которую вы сможете обменять на пищу и кров, а также на оружие, чтобы защитить себя. Вы говорите о восстановлении экономики, но никакого восстановления не будет. Ни у кого нет денег, чтобы начать это восстановление. Скоро все будут искать спасения, буквально.
На мгновение Джонстон опешил и сказал, что тщательно обдумает сказанное. Затем он вернулся к круглому стеклянному столу около бассейна, в котором отражался месяц. Да, логика Гэбриэла казалась ясной: Аргентина — общество, принадлежащее преимущественно к среднему классу, пережила финансовый коллапс, который разорвал на части ткань общества. А теперь Соединенные Штаты, тоже с преобладающим средним классом, индустриальная страна, образованное общество — и вот оно тоже переживает финансовый кризис. Следовательно, что может защитить американское общество от аналогичной судьбы? Все выглядело логично, но Джонстон никак не мог согласиться с такой логикой.
Аргентина, зависевшая от иностранного капитала, торговли с другими странами и от иностранных банков, утратила действенный контроль над собственной судьбой. Соединенные Штаты, несмотря на свою зависимость от внешнего мира, имеют больше возможностей этот контроль сохранить.
Если бы правительство США вмешалось слишком решительно, растянув кризис на много лет, доводы Гэбриэла заслуживали бы большего доверия. Но сейчас происходило прямо противоположное. Спад произошел относительно быстро. Правительство сосредоточило свое внимание, в основном, на осмысленных реформах. Доллар стабилизировался. В общем и целом, реальные события соответствовали менее пессимистическому сценарию из тех, что Тамара обрисовала в своем докладе несколько месяцев назад.
Да, Гэбриэл был прав относительно золота. Цена на него действительно подскочила. Но это не означало полной неизбежности социального хаоса, о котором говорил Гэбриэл; это отражало лишь распространившуюся веру в неизбежность такого хаоса.
Да, Гэбриэл был прав в отношении опасности закрытия рынков фьючерсов, опционов и акций. Но на самом деле такие закрытия не были окончательными, как предполагал Гэбриэл. Это были временные мероприятия, мостившие дорогу для выздоровления.
Очень верно, конечно, что у большинства населения не было никаких средств для новых вложений. Однако осталось много частных лиц и учреждений, которые сумели воздержаться от рискованных вложений на протяжении всего спада, и которые выжидали лишь подходящего момента, чтобы вскочить на подножку автобуса.
Был еще один момент, в отношении которого Гэбриэл был прав. Сейчас было неподходящее время для инвестиций в пут-опционы и обратные индексные фонды. Скорее, это было идеальное время для того, чтобы вернуться к высококачественным облигациям и акциям корпораций. Можно было купить акции «голубых фишек» по ценам значительно ниже их балансовой стоимости. Можно купить акции фирм, все еще имеющих превосходные перспективы роста, в то время, пока они забыты аналитиками Уолл-Стрит. Инвесторы, дождавшиеся нижней точки падения, могли бы обеспечить себе большой процент в будущем за сравнительно небольшие сегодняшние деньги. Заграничные возможности инвестиций — в некоторых странах, сильнее других опустошенных кризисом, — предлагали еще более заманчивые перспективы получения прибыли.
Раньше, в период рыночного пика, инвесторы не замечали, что в самых разных отраслях экономики встречаются компании, весьма слабые в финансовом отношении. Все, о чем они беспокоились, был рост объема продаж. Поэтому, когда первые из этих компаний обанкротились, инвесторы были захвачены врасплох.
Сейчас, вблизи нижней точки падения рынка, инвесторы допустили обратную ошибку. Им не пришло в голову, что некоторые компании имели крепкие финансы, но они, инвесторы, все равно продолжали продавать акции этих компаний — просто потому, что они относились к почти разгромленным отраслям. В то время как если бы у них была возможность собрать сколько-нибудь наличных денег, они могли бы купить эти акции за сущие гроши и получить очень приличную прибыль сразу же после прекращения самой страшной паники. Впоследствии, когда начнется настоящее восстановление экономики, их вложения могли бы принести еще большую прибыль.
Можно было легко найти компанию, которая владела ценными патентами, занималась самыми перспективными разработками в сфере новых технологий — Интернет, биотехнологии или волоконная оптика, — но развивалась с трудом из-за совершенных финансовых ошибок: ссуда из банка под очень высокие проценты, выпуск облигаций, с которым они не могли справиться, неоплаченные счета клиентов.
Еще более заманчивым вложением была бы фирма, имевшая безупречный баланс, но акции которой были сильно скомпрометированы просто потому, что характер ее бизнеса напоминал о другой, более крупной фирме, которая уже плавала кверху брюхом. В сущности, именно эта «ассоциативная паника» способствовала заключению некоторых величайших сделок.
Какие из них были лучшими? Большинство фирм Уолл-Стрит были не в состоянии дать ответ, в основном по той причине, что большинство аналитиков, даже из тех, кто еще не потерял работу, были потрясены паникой. Они не искали новых сделок.
Это было позором. Если в период, предшествующий панике, инвесторы ошибались из осторожности, помещая свои деньги в самые надежные вложения, то теперь они могли себе позволить немного ошибиться как бы наоборот. За счет скромной части своих активов они могли пойти на некоторый риск, который большинство инвесторов раньше посчитали бы «агрессивным». Спустя некоторое время они могли быть с лихвой вознаграждены, получив прибыль, в несколько раз превышавшую их первоначальное вложение.
Однако было архиважно, чтобы инвесторы продолжали хранить часть своих денег в надежном месте. В те последние дни паники страна находилась в неизученных водах. Никто по-настоящему не знал, что может случиться в следующий момент. Пока не поступило надежного подтверждения тому, что экономика стала на путь выздоровления, было бы неразумно вкладывать в рискованное дело все свои активы.
|
